Г р е х

Архиепископ Нафанаил (Львов).

Что может быть страшнее греха, уводящего человека от Бога, от радости, рождаемой в сердце общением с Богом?

Каждый из нас, в большей или меньшей степени на собственном опыте переживает катастрофу Адама и Евы, грехом отчуждившихся от Бога.

Вспомним детство. Почему таким радостным и светлым представляется оно? Внешних причин к тому, как будто, мало. Человек слаб, беззащитен, ограничен во всех почти проявлениях своей индивидуальности. Но он еще не познал греха. Или, точнее, познал его еще в очень малой мере. Душа не растлилась, полна отблесков того света, искры которого вкладывает в каждое Свое творение Создатель.

И ребенок радостен. Это не от возраста зависит. Все мы знаем примеры еще юных сравнительно подростков, но поспешивших утерять свою детскую невинность и вместе с ней утерявших радостность. Знаем и людей, воистину блаженных, сумевших до старости сохранить чистоту сердца и неразрывно с ней связанную радостность и ясность духа. А грех несет с собой муки и мрак. О, не только с библейских страниц, говорящих об Адаме и Еве, мы знаем это. Собственный опыт и опыт тысяч окружающих нас людей говорит нам о том же.

Только не всегда понимает человек, что с ним происходит. Он поступает "как все, не делает ничего особенного." Но вдруг ощущает, что все то, что прежде радовало, веселило его, наполняло душу светом и ясностью, подергивается все более и более густеющей дымкой, жизнь перестает быть светлой и становится серой.

Человек идет путем греха. Тогда страшная тоска охватывает душу, и с этой тоской справиться можно только бегством от себя самого, никогда не оставаясь наедине, все время стараясь заглушить муку тоски шумом человеческого общества, состоящего также из людей, пытающихся погасить пламя тоски.

Поэтому так невыносимо для среднего порабощенного греху человека одиночество, потому так жадно он ищет всевозможных развлечений. Но развлечениями не заглушить тоски. Человек видит вокруг себя людей в таком же состоянии, делает то же, что и они, и все дальше и дальше погружается в бездну греха и вместе с тем в бездну душевной муки, часто уже здесь, на земле, убеждаясь в реальности ада. О причине он не хочет догадаться. Вспоминая, что в детстве и в ранней молодости был он счастлив, человек тоску приписывает возрасту, обвиняя в своих страданиях жизнь, клянет ее. Пример большинства его окружающих убеждает его в верности такого суждения.

Но свидетельством того, что это заключение не верно, являются не только те немногие исключения, которые сохранили душевною чистоту от детских лет до конца дней, но и те — многие, которые утратили чистоту души и вместе с ней радость жизни, снова обрели и то и другое, вне всякой зависимости от изменения или неизменения внешних условий жизни, те, которые прошли путь блудного сына, нашедшего путь к отеческому дому. Потому что радость — в общении с Богом и мука — в отчуждении от Него.

Бог — Полнота Добра, Истины, Радости, Света, Красоты, всего благого, что только есть во вселенной.

Человеку естественно любить добро, это свойство вложено в него Создателем, и замысел Творца заключается в том, чтобы любя добро, истину, радость, свет, красоту и все благое, укрепляясь и возрастая в этой любви, человек таким образом научился любить Бога.

Темная же сила, изменившая Полноте Добра во имя свое, всячески стремится и человека отвратить от возможности научиться любить Бога, стремится заставить его душу служить чему-нибудь вопреки Богу.

Разнообразны при этом пути темной силы, но все они сходятся к тому, что дьявол хочет то или иное в сердце человека противопоставить Богу, иногда, для начала даже по существу что-нибудь доброе, потому что человек не может полюбить злое, уродливое, ложное. И дьявол, чтобы обольстить человека, чтобы отвлечь его от Бога, должен рядиться в украшенные одежды добра, должен пользовать осколками добра, чтобы эти осколки, искры, противопоставить Полноте Добра — Богу. Этим способом были уловлены многие люди.

Но на этом никогда не остановится темна сила, ибо она ненавидит всякое, самомалейшеее добро, правду и красоту, так как на них всегда лежит отпечаток Бога — их Первоисточника.

Есть и иной, более обычный путь соблазнения человека: противопоставление собственного человеческого индивидуума — Богу. Сам, со имя самого себя противовоставший Творцу дьявол, стремится к тому же склонить и человека. Соблазн наслаждений, власти, славы, богатства, силы — по существу, один и тот же соблазн самости, самоутверждения, имеет целью заставить человека служить себе вопреки Богу. К тому же приходит и тот вид соблазна, когда человек служит своей, лично им облюбованной части добра, вопреки Полноте его.

При этом сразу меняется все внутреннее душевное устроение человека. Из свободного он превращается в раба. Заметим, как теряется ясность духа, когда человек в жизни начнет преследовать личные цели. Конечно, нечего и говорить, что служение человека себе самому совершенно призрачно. Поддавшись соблазну темной силы, он начинает служить не себе, но своим страстям, т.е., демонам, порабощающим его и его мучающим. Смертная тоска, о которой мы говорили, свидетельствует об этом.

Впрочем не тоску надо ненавидеть и не с ней бороться.

Бороться надо с грехом и его ненавидеть.

Тоска же может быть даже благодетельной. Так благодетельна для нашего физического организма боль, сопровождающая внутренний недуг. Без боли человек бы не знал, что внутри его расстроились какие-то функции, врач не мог бы поставить диагноз, и малейший недуг был бы уже гибельным.

Так и тоска может быть благодетельной, указывая человеку, что в его душе что-то неблагополучно, что душа подвергается смертельной опасности. Тоска заставляет человека искать выхода, а завидев его, стремиться к нему, заставляет жаждать возможности возвратиться на отчее лоно — к Богу.

И Господь только ждет этого первого шага человека. Как отец и притче о блудном сыне, тотчас же поспешает Он навстречу возвращающему человеку, услаждает его путь к Себе, облегчает, помогает на каждом шагу, как заботливая мать, следящая за первыми шагами своего дитяти.

Милость любящего нас Бога, да даст Он нам вступить на этот радостный путь и пройти его до конца к светлым обителям, которые уготовал Господь для человека от момента сотворения мира.

 

Миссионерский Листок #36b

Издательство храма Покрова Пресвятой Богородицы

Copyright © 1999and Published by

Holy Protection Russian Orthodox Church

2049 Аrgylе Аv, Lоs Аngеlеs, Cаlifоrniа, 90068, USА

Редактор: Епископ Александр (Милеант).

(greh_nathanail.doc, 04-11-99).

 

 

*** *** ***

Апокалипсис

мелкого греха

Архиепископ Иоанн (Шаховской)

"Но имею против тебя то, что ты

оставил первую любовь твою" (Откр. 2:4)

Мелкий грех, как табак, до того вошел в привычку человеческого общества, что ему предоставлены всяческие удобства. Где только нельзя найти папирос! Везде есть пепельницы, существуют специальные комнаты, вагоны купе, для курящих. Курят и старые и малые, больные и здоровые, ученые и простые... Преступнику перед казнью позволяют выкурить папиросу.

Табачный рынок один из самых значительных в мировой торговле и ежегодно миллионы людей трудятся для доставления возможности курящим миллионам вдыхать едкий дым, овевать его наркозом свою голову и весь организм.

В природе ли человека мелко, наркотически грешить — курить? В природе ли человека идти против природы? Услаждение наркотиками правительства запрещают, а табаком поощряют. Мелкие человеческие грехи законом не преследуются, в тюрьму они не приводят. Табак дозволен, как "маленький кокаин," как маленькая ложь, как незаметная неправда, как убийство человека в сердце или в утробе. Но не то говорит Откровение Божие, воля Живого Бога. Господь не мирится ни с маленькой ложью, ни с одним убийственным словом, ни с одним прелюбодейным взглядом. Маленькая травка беззакония столь же окаянна перед Господом, сколь большое дерево преступления. Множество малых грехопадений несомненно тяжелее для души человека, чем несколько больших, всегда стоящих в памяти и могущих быть снятыми в покаянии. И святой, конечно, не тот, кто делает великие дела, но кто удерживается и от самых малых преступлений.

Против великого греха легче начать борьбу, легче возненавидеть его приближение. Известен случай с праведным Антонием Муромским. К нему пришли две женщины: одна сокрушалась о своем одном великом грехе, другая самодовольно свидетельствовала о своей непричастности ни к каким большим грехам. Встретив женщин на дороге, старец велел первой пойти и принести ему один большой камень, а другой — набрать побольше мелких камешков. Через несколько минут женщины возвратились. Тогда старец сказал им: "Теперь отнесите и положите эти камни точно в те места, откуда вы их взяли." Женщина с большим камнем легко нашла то место, откуда она взяла камень, другая же тщетно кружилась, ищи гнезда своих мелких камешков, и возвратилась к старцу со всеми камнями. Прозорливый Антоний объяснил им, что эти камни выражают… У второй женщины они выражали многочисленные грехи, к которым она привыкла, считала их за ничто, и никогда в них не каялась. Она не помнила своих мелких грехов и вспышек страстей, а они выражали безотрадное состояние ее души, неспособной даже к покаянию. А первая женщина, помнившая свой грех, болела этим грехом и сняла его со своей души.

Множество малых, недостойных привычек — тина для души человека, если человек в них утвердился или принимает их, как неизбежное зло, против которого не стоит или нельзя бороться. Вот тот-то и попадает душа в западню врага Божия. Ноющая совесть верующего человека успокаивает себя: я не святой, живу в миру, должен жить, как все люди…

Ты, конечно, человек, ты не святой, живешь в миру, и т. д., поэтому рождайся и умирай, как все люди, смотри, слушай, говори, как они, но зачем тебе нравственно неблагоухать, как они? Задумайся над этим, человек.

Как трудно душе сдвинуться с ложной, но привычной мысли. Психология атеистического мира так крепко въелась в психический мир современного человека, что в отношении греха и нарушения Божиих Законов, почти все люди действуют одинаково — по штампу. Самое же печальное, что зло внушило людям требования греха называть "требованиями природы." Требования природы: дышать, в меру питаться, согреваться, уделять часть суток сну, но никак не наркотизировать свой организм, бессмысленно привязываться к миражу, к дыму.

Стоит только честно задуматься над этим вопросом, как зло само всплывет на поверхность совести. Но в том то и дело, что современном человеку некогда задуматься над единственным важным вопросом, касающимся не этой маленькой нашей жизни, но вечности, и нашего в ней бессмертного существования в новых, великих условиях. Поглощенный совсем неверно понимаемой "практикой," современный человек, погрузившись в свою практически-земную жизнь, думает, что он в самом деле практичен. Горестное заблуждение! В минуту своей неизбежной (всегда очень близкой от него) смерти, он воочию увидит, как мало практичен он был, сведя вопрос практики к потребностям тела и совсем забыв свой дух.

А пока человеку действительно "некогда" задуматься над элементарными нравственными законами своей жизни. Человек и сам страдает от этого. Как ребенок, часто обжигающийся об огонь, так человечество непрестанно касается огня греха и похоти, плачет и страдает, но не понимает своего состояния духовной детскости, которая в Евангелии называется "слепотой," и есть действительная слепота сердца при наличии физических глаз.

Человечество само себя убивает через грех, и каждый человек также. Обуреваясь, волнуясь злом, разнуздывая низшие инстинкты, человечество себе готовит страшную судьбу, как и каждый человек, идущий этим путем. Сеющие ветер пожнут бурю. И вот над этим, над единстве важным — некогда задуматься… "Живи мгновением, что будет то будет" — отмахивается душа от самой истины внутри ее говорящей, что надо войти в себя, сосредоточиться, осмотреть привязанности своего сердца и подумать о своей вечной участи. Творец мира велел заботиться человеку только о сегодняшнем дне; мир же погружает человека в море забот о всей жизни!

Тема о нравственно-маленьком совсем не мелка. Здесь отражение апокалиптического упрека Божия христианскому миру, что он "забыл первую любовь свою." Сколь выше и нравственно чище человека сейчас даже пошатнувшаяся природа, из которой создано его тело. Как чист камень, готовый вопиять против людей, не воздающих славу Богу, как чисты цветы, деревья, в своем чудном кругу жизни, как великолепно покорны Закону Творца звери, в своей чистоте. Божия природа не курит, не наркотизируется, не развратничает, не вытравливает Богом данного плода. Бессловесная природа учит человека, как нужно нести Крест послушания Богу среди всех бурь и страданий этой жизни. Нужно человеку задуматься над этим.

Некоторые думают, что все происходящее здесь на земле не будет иметь никаких последствий. Человеку с нечистой совестью, конечно, так приятнее думать. Но зачем обманывать себя? Рано или поздно придется увидеть ослепительную тайну чистоты мироздания.

Мы себя ощущаем, как "жизнь." Неужели же мы себя так мало расцениваем и так неглубоко понимаем Того, Кто сотворил миры, чтобы думать об этой земной жизненной суете, как о бытии человека? Мы гораздо более и выше того, что мы привыкли здесь на земле считать не только своей жизнью, но даже своими идеалами. Но мы: зерно, положенное в землю. И потому нам сейчас не видна поверхность вселенной, та истинная картина природы, которая откроется нашим глазам в минуту так называемой смерти, т.е. для всех весьма скоро.

Что такое смерть? Смерть — это совсем не гроб, не балдахин, не черная повязка на руке, не могила в глине. Смерть — это, когда росток жизни нашей вылезет на поверхность земли и станет под прямые лучи Божьего солнца. Умереть и прорасти зерно жизни должно еще здесь, на земле. Это так называемое в Евангелии "рождение духом, второе рождение" человека. Смерть же тела есть оставление ростком земли, выход из земли. Всякого человека, получившего хотя бы самую маленькую духовную закваску, хотя бы самую незначительную евангельскую жемчужину внутри себя — ожидает совсем не смерть, и даже — далеко не смерть. Для мертвых же духом, конечно, гробы, могилы, черные повязки, это все — реальности. И их духу нельзя будет выйти на поверхность истинной жизни, ибо они на земле для себя, для своих грехов не умерли, и останутся эти души даже после своей физической смерти в пределах этой земли, как не проросшее, пустое, без признаков жизни зерно.

Здесь, на земле, мы истинно в темноте духа, в "утробе" его. И неужели не преступно, находясь в таком состоянии — не готовиться к своему настоящему рождению, но считать свой мрак — либо идеальным, предельно радостным местом жизни (как считает оптимистический атеизм), либо непонятным местом бессмысленных страданий (как считает атеизм пессимистический"?

Физическими глазами смысл, конечно, не виден, но в него очень легко поверить, подумав над собой и над Евангелием. Об этом смысле кричит вся природа, о нем начинает кричать всякая пробудившаяся душа человека.

Как бережно всем нам, "непроросшим" людям, надо относиться друг к другу… Как нужно оберегать друг во друге это прорастание, этот выход на вольных воздух, под Божие солнце!

Человек страшно и за все ответственен, и трудно теоретически себе вообразить несчастье того человека, который атеистически прожив на земле "так как будто ничего нет," — вдруг очутится лицом к лицу с реальностью, не только более яркой, чем эта наша земля, но даже превосходящей все наши понятия о реальности… Не об этих ли душах страдал Господь в Гефсиманском саду? Во всяком случае и за них Он принял страдание Креста.

Если бы видимое небо не отделяло бы нас от неба невидимого, мы бы содрогались от тех несоответствий духа, которые существуют меж ангельской торжествующей церковью и нашей земной церковью почти не воинствующих, дряблых человеческих душ. Мы бы ужаснулись и поняли бы ясно ту истину, которая нам сейчас непонятна: что сделал для нас Господь Иисус Христос, и что делает Он для каждого из нас. Его спасение мы представляем себе почти теоретически, абстрактно. Но когда бы мы увидели, с одной стороны, белоснежные сонмы лучистых, огненных, пламенных чистых духов, горящих невообразимой любовью к Богу и устремленных ко спасению всего творения, и, с другой стороны, увидели бы землю с ее сотнями миллионов людей, с сердцами, устремленными только к земле, убивающих друг друга, самолюбивых, одержимых темными силами, мы бы ужаснулись и вострепетали. И нам бы предстала ясная картина безусловной невозможности спасения "естественными" путями. Рассуждения оккультистов об эволюционном движении перевоплощающегося человечества ввысь; нам бы показалось в лучшем случае безумным. Мы бы увидели, что над человечеством не редеет, а сгущается…И мы бы поняли, что сделал для людей Воплотившийся на их земле Творец.

Мы бы увидели, как колоски даже с одним зернышком берутся небесными жнецами на небо, что малейшая искра Христова в человеке — как единое зернышко в колоске — уже спасает этого человека. Все темное зачеркивается, отсекается, берется одна только искра, и она становится вечной жизнью человека. Слава спасению Христову! Воистину, мы ничего не имеем в себе, кроме своего лежащего во прахе достоинства человеческого. И из этого праха мы возникаем благодатью Христовой, и искрой уносимся в небо. Но уносимся, если зажглась в нас эта искра любви к Богу, если мы способны оттолкнуться душой от всего смертного в мире, способны заметить это смертное в малейшем, и также оттолкнуть его от себя. Чуткость к малейшему в себе будет для нас показатель здоровья нашей души. Если атомы действительно заключают в себе точные солнечные системы, то это прекрасный пример органической однородности всякого греха: малого и большого.

Речь о необходимости отвержения даже самого мелкого греха приводит нас к самому важному вопросу человеческой жизни: вопросу о жизни после смерти.

Откровение Церкви утверждает, что душа не освободившееся от той или иной страсти перенесет эту свою страсть в потусторонний мир, где ввиду отсутствия тела (до воскресения) невозможно будет эту страсть удовлетворять, отчего душа будет пребывать в непрестанном томлении самосгорания, непрестанной жажде греха и похоти без возможности ее удовлетворить.

Гастроном, только и думающий в своей земной жизни, что о еде, несомненно будет мучиться после своей смерти, лишившись плотской пищи, но не лишившись духовной жажды к ней стремиться. Пьяница будет непрестанно терзаться, не имея тела, которое можно удовлетворить, залив алкоголем, и тем немного успокоить на время мучающуюся душу. Блудник будет испытывать то же чувство. Сребролюбец тоже... Курильщик — тоже.

Легко сделать опыт. Пусть курильщик не покурит двое-трое суток. Что он будет испытывать? Известное мучение, смягчаемое еще всеми отношениями и развлечениями жизни. Но отнимется жизнь с ее развлечениями... Страдание обострится. Страдает не тело, но душа, живущая в теле, привыкшая через тело удовлетворять свою страсть. Лишенная удовлетворения, душа страдает. Так страдает, конечно, и душа богатого грешника, вдруг лишившись богатства, душа ленивца, лишившись покоя, душа самолюбца, получившая удар по самолюбию... Сколько самоубийств было на этой почве! Все это голый опыт нашей земной жизни. Уже здесь на земле мы можем проделывать опыты над своей душой. Следует каждому человеку быть дальновидным. Нужно оберегать свой дом от подкопа (Мф. 24:43).

Чувствуя это, неужели можно спокойно предаваться страстям, или даже делить их на серьезные и "невинные?" Ведь огонь все равно огонь — как доменной печи, так и горящей спички. И тот и другой мучителен для человека, касающегося его, и может быть смертелен. Нужно понять эту несомненную истину, что всякая страсть, всякая злоба, всякая похоть есть огонь.

Божий Закон заключил инстинкты человеческого тела в рамки, а волевой и раздражительной энергиям души дает истинное направление, чтобы удобно и легко человек шел к одухотворению. Как назвать того человека, который, понимая все это, спокойно и легкомысленно относится к своим страстям, извиняет их, усыпляя все признаки спасительной чуткости в своей душе?

Надо, прежде всего, перестать оправдывать свою похоть — даже самую малейшую, надо осудить ее перед Богом и самим собой. Надо взмолиться об избавлении, о спасении. Спаситель Господь называется Спасителем не отвлеченно, а реально. Спаситель спасает от всех слабостей и страстей. Он избавляет. Он исцеляет. Совершенно видимо, ощутительно. Исцеляя прощает. Прощение есть исцеление того, что надо простить. Дается оно только алчущим и жаждущим этой правды. Просто хотящим, тлеющим в желании своем не дается исцеление. Горящим же, пламенеющим, умоляющим, стремящимся сердцем — дается. Ибо только такие способны оценить дар Божьего исцеления, не растоптать, а возблагодарить за него, чутко охранять Именем Спасителя от новых искушений зла.

Конечно, куренье — очень небольшая похоть, как и спичка небольшой огонь. Но и эта похоть — духопротивна, и не возможно себе даже представить кого либо из ближайших Господних учеников — курящим папиросы.

"Уничижай малую похоть," говорят святые. Нет такого желудя, который бы не заключал в себе дуба. Так и в грехах. Малое растеньице легко выпалывается. Большое требует специальных орудий для своего искоренения.

Духовный смысл курения и всех мелких "оправдываемых" противозаконий духа есть распущенность. Не только тела, но и души. Это есть ложное успокаивание себя (своих "нервов," как иногда говорится, не вполне сознавая, что нервы — плотское зеркало души). "Успокаивание" это ведет ко все большему удалению от истинного покоя, от истинного утешения Духа. Это успокоение — мираж. Сейчас, пока есть тело, его надо возобновлять постоянно. После — это наркотическое успокоение будет источником мучительного пленения души.

Надо понять, что срывающий свою злобу — тоже успокаивается. Но, конечно, лишь до нового припадка злобы. Успокаивать себя удовлетворением страсти нельзя. Успокоить себя можно лишь противостав страсти, удержавшись от нее. Успокоить себя можно лишь понеся Крест борьбы против всякой страсти, даже самой мельчайшей. Кресть от неприятия в свое сердце. Это путь истинного, верного, вечного счастья. Поднявшийся над туманом видит солнце и вечно-голубое небо. Поднявшийся над страстями входит в сферу мира Христова, неописуемого блаженства, начинающегося уже здесь на земле, и доступного каждому человеку.

Миражное счастье — папироса. Такое же, как на кого нибудь рассердиться, перед кем нибудь погордиться... Не нужно искать таких счастий. Их продолжение: кокаин, удар человека или выстрел в него. Блажен человек, что отвергает такого рода "счастье." Это царствующее в мире демоническое "счастье" есть блудница, вторгнувшаяся на брак души человеческой со Христом, Богом Истины и чистой блаженной радости.

Всякое утешение вне Утешителя Святого Духа есть тот безумный соблазн, на котором строят свои мечты устроители человеческого рая. Утешитель — один только Творческий Дух Истины Христовой.

Молиться духом, куря папиросу, невозможно, также как и проповедовать. Папироса откидывается перед входом в храм Божий, но ведь и мы —храм Божий.

Кто хочет быть всегда храмом Божиим, откинет навсегда папиросу, как нечистое чувство. Отношение к маленькому душевному движению в себе — термометр горячности веры человека и его любви к Богу.

Можно себе представить такой жизненный пример: табак, как растение не имеет себе никакого зла (как и золотой песок, как и хлопок, из которого выделываются денежные ассигнации). Алкоголь бывает очень полезен человеку в известные минуты и в известных дозах, как умеренный чай и кофе. Абрикос — Божье растение, дерево для мебели — тоже. Но если взять эти слагаемые в таком сочетании: человек развалился в кресле, курит сигару, прихлебывает абрикотин.... может ли человек в таком состоянии молиться Богу? Физически — да, духовно — нет. Почему? Да потому, что человек этот сейчас распущен, его душа утонула в кресле, в сигаре, в алкоголе. В эту минуту в нем почти нет души. Он как Евангельский блудный сын скатается в далеких краях. Так может человек потерять свою душу. И хорошо, если во время находит ее, борется, чтобы не терять, дружит над своей душой, как над любимым младенцем. Душа — младенец бессмертия, беззащитный в условиях окружающего мира. Как нужно оберегать и любить свою душу, предназначенную для вечной жизни. О, как нужно очищать даже малейшее пятнышко с нее!

При любой распущенности духа меньшим грехом будет молчать о Христе, чем говорить о нем. Вот где разгадка того, почему мир молчит о Христе, почему ни на улицах, ни в гостинных, ни в дружеской беседе люди не говорят о Спасителе Вселенной, о Едином Отце мира, — несмотря на множество людей, верующих в Него.

Не всегда перед людьми стыдно говорить о Боге; иногда перед Богом стыдно бывает говорить о Нем людям. Мир инстинктивно понимает, что в нашей современной обстановке — меньше греха молчать о Христе, чем говорить о Нем. И вот мир молчит о Боге. Страшный симптом. Наводняется мир этим пустым легионом слов, и — ни слова, почти ни слова о Боге, о Начале, Конце и Средоточии всего.

Ибо заговорить о Боге, это сейчас же обличить себя и весь мир. И если слово о Боге все же сказано, его трудно договорить до конца — и перед собой и перед всем миром.

Если у человека нет отвращения к своим маленьким грехам, — он духовно не здоров. Если есть отвращение, но нет сил преодолеть слабость, значит она оставляется до того времени, пока человек не покажет свою веру в борьбе с чем нибудь более для него опасным, чем данная слабость, а она оставляется ему для смирения. Ибо не мало людей на вид беспорочных, не пьющих и не курящих, но подобных, по слову Лествичника, гнилому яблоку, то есть исполненных явной или тайной гордыни. И нет возможности смирить их гордыню, как только каким либо падением. Но останется вне Царствия Божия и его законов тот, кто сам, по своим соображениям разрешает себе мелкие грехи. Такой человек, усыпляющий свою совесть, делается неспособен преступить грань подлинной жизни духа. Он остается всегда подобен тому юноше, который подошел ко Христу, и сейчас же отошел от Него с печалью, или даже без печали, а просто чтобы.... покурить!

Ригоризм и пуританство чуждо евангельскому духу. Фарисейская праведность без любви — более темна в очах Божиих, чем всякий грех. Но и теплохладность христиан в исполнении заповедей — так же темна.

Ибо воля Божие есть "освящение наше" (1 Фес. 4:3). Чуткая совесть сама изострит зрение той чуждой пыли, которая лежит на ранах души.

Сын Божий и Сын Человеческий дал нам одну заповедь для Жажды: "Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен есть." В ней Господь как бы говорит: люди, Я не даю вам меры, — определите ее сами. Определите сами меру вашей любви к чистоте Моей, и вашего послушания этой любви.

 

*** *** ***

Прот. Павел Флоренский о грехе.

Грех — в нежелании выйти из состояния само-тождества, из "Я=Я!" Утверждения себя , как себя, без своего отношения к другому, — т.е. к Богу и ко всей твари, упор на самого себя, как единственной ценности. Это и есть корень всех грехов. Все частные грехи — лишь видоизменения, лишь проявления самоупорства, самости. Иными словами, грех есть та сила охранения только лично себя, которая делает личность истуканом, идолом самого себя, объясняет и обосновывает Я на Я, а не на Боге.

Грех есть то коренное стремление Я, которым Я утверждается в своей особенности, в своем отъединении и делает из себя единственную точку реальности. Грех есть то, что закрывает от Я всю реальность, ибо видеть реальность — это именно значит выйти из себя и перенести свое Я в другое, в зримое, т.е. — полюбить. Отсюда , грех есть то средостение, которое ставит свое Я между собой и реальностью, обложение сердца корой. Грех есть нечто непрозрачное, мрак, мгла, тьма, почему и говориться: "Тьма ослепила ему очи" (1 Ин. 2:11), и много изречений из Писания, где слово "тьма" — синоним "греха." Грех в своем беспредельном развитии т.е. геена, это тьма, мрак, беспросветность. Ведь свет есть являемость реальности, тьма же — отъединенность, разрозненность реальности, невозможность явления друг другу, невидимость друг для друга. Само название ад — это то место, то состояние, с котором нет видимости, его не видно и в нем ничего не видно. Аид — без вида, как говорит Платон, невидимое и незримое, по определению Плутарха, а Гомер говорит о "туманном мраке."

Одним словом, грех есть то, что лишает возможности обоснования, объяснения, т.е. разумности. В погоне за греховным рационализмом, сознание лишается присущей всему бытию рациональности. Из за умствования оно перестает созерцать умно. Сам грех — нечто вполне рассудочное, вполне по мере рассудка, рассудок в рассудке — дьявольщина, ибо дьявол-мефистофель — голая рассудочность.